СиНР
или «Социализм с лицом товарища Цзиньпина»
Тысячи лет едва достаточно, чтобы создать государство, одного часа достаточно, чтобы оно пало в прах.
Джон Байрон, английский поэт
ДЕНЬ 22 октября 2022 года, видимо, войдет в историю новейшего Китая, как один из символов преобразования страны из однопартийной системы в авторитарную. Предыдущего председателя КНР, Ху Цзиньтао, буквально насильно вывели под руки из зала, где проходил съезд компартии Китая, на глазах буквально всего мирового сообщества. Произошло это, судя по всему, по прямому указанию текущего лидера Поднебесной, Си Цзиньпина: он сидел рядом с Ху в президиуме и детально проинструктировал людей, которые вывели его предшественника по стрекот фотоаппаратов и перед объективами камер журналистов со всего мира. Этот эпизод, задумывался он таким образом специально или нет, стал символом нарушения традиционного китайского порядка смены поколений руководства страны, заложенного основателем современного КНР – Дэн Сяопином. «Пятое поколение» руководителей КНР, в частности сам Си Цзиньпин, решили, что контролируемая партией и военными смена «поколений лидеров» во главе страны больше не нужна. В итоге, искусственно поддерживаемый баланс между рыночной экономикой, однопартийной системой, в которой политическая конкуренция поддерживалась вот таким вот обязательным ритуалом смены поколений у власти, оказался нарушен. Причем, нарушен в довольно сложное для Китая время, когда он с одной стороны, начал активно продвигать свои интересы на внешней арене, а с другой стороны - продолжает терять преимущества, которые превратили его в мировую державу. Он перестает быть «фабрикой для всей Земли», и, в целом, столкнулся с главным вызовом любой системе политической несвободы – сложностью контроля со стороны государства над не зависящим от него в доходах населением. Ответ Си на этот растущий дисбаланс – это построение системы авторитарной власти и «цифровой тоталитаризм» - пока не продемонстрировали своей эффективности, ну, а потуги Пекина стать «вторым мировым полюсом», с очевидностью выявили только одно – КНР просто нечего предложить миру в идеологическом плане. Адаптированные к китайской реальности коммунизм, рыночная экономика и современные социальные технологии контроля – это всего лишь инструменты для выживания КПК во власти и не могут привлекать, как идея для подражания, кого-либо, кроме авторитарных и тоталитарных режимов. Теперь же система «партийной власти» упрощается до поддержания амбиций всего одного человека, и это, судя по всему, неизбежно влечет за собой рост риска гибели всей конструкции КНР.
Сами китайцы в начале 90-х не скрывали, что на окончательное сложение политической составляющей режима «социализма с китайским лицом» повлиял развал соцлагеря, а затем и самого СССР, на который Пекин хотя и говорил, что давно не ориентируется, но все равно оставался его «адаптированной копией». Из всего этого китайские коммунисты вынесли 2 урока – а) экономические реформы должны быть реализованы под жестким контролем компартии, которая не должна сдавать позиций ни в какой области; и б) партия должна регулярно контролировать и ротировать своих руководителей, чтобы они не превращались в препятствие для ее выживания. Так, собственно говоря, и продолжалось практически все тридцать лет, однако, взрывной рост в экономике не мог не сказаться на стабильности режима. Причем, в отрицательном смысле. Если полуодетый, полуголодный китаец, вернее огромная их масса, могли создавать за копейки товар для всего мира, став важной частью мировой экономики, то адаптация Поднебесной в мировой рынок, сколько бы ее не сдерживала КПК, не могла не породить обеспеченных китайцев, которые зарабатывали свои кровные в полностью частном секторе, независимом от государственных чиновников иначе, чем просто на макроуровне. Ирония для коммунистов в том, что когда Китай стал слишком влиятелен, и такие страны, как США, начали политику вывода своих производств в другие страны, а также «торговых войн» против КНР, Пекин решил переориентировать свое производство на внутренний рынок, еще более подстегнув потребительские возможности населения, а также его желания и нужды.
Почему это происходит? Потому что полуголодный китаец был готов пахать на «государственных бизнесменов» со значками компартии, не разбираясь, что он делает и какова судьба выпускаемых товаров. Он просто получал средства, чтобы прокормить семью, которая ютилась в очень стесненных условиях всю жизнь. Но это было лучше, чем предшествовавшая этому политика «больших скачков», в результате которой десятки миллионов китайцев умирали от голода в угоду тому, чтобы в стране рос показатель выплавки чугуна. Такому китайцу не нужно было объяснять, почему партия запрещала рождение второго ребенка, а земля под его домом или квартирой оставалась в государственной собственности. Но производство порождает богатства, а они волей-неволей оседают и в стране. Потом, когда государство начало стимулировать внутреннее потребление (чтобы было куда продавать товары, не купленные за пределами страны) количество людей, которые что-то производили или оказывали услуги другим частным лицам, сильно возросло. Политическая элита, конечно, получила больше всего «плюшек» (не зря всех членов Политбюро КПК считают миллиардерами), но и простое население тоже сумело существенно поднять уровень своей жизни. Выросло поколение «маленьких императоров», единственных детей китайских семей 70-80-х годов рождения. Эти китайцы уже мало зависят от государства, и они плохо понимают, почему должны следовать запретам коммунистов. Люди, которые «сделали себя сами», естественным образом хотят участвовать в том, как управляется их кондоминимум, квартал, город, провинция.
Многие прогнозировали рост протестных настроений уже лет 10-15 назад, но их вроде как не было видно. Единственное исключение – это полуавтономный (а теперь уже и совсем неавтономный) Гонконг, население которого с непонятной для сторонних наблюдателей яростью сопротивлялось введению пропекинских законов на городе-острове. Но гонконгцы остались один на один с Пекином, вернее с товарищем Си, который окончательно утвердился в мнении о необходимости более жесткого контроля над населением. На помощь коммунистам пришла наука и техника. Но не советский журнал, а суперкомпьютеры, искусственный интеллект и интеллектуальные программы слежения, а также тотальный охват населения приложениями для смартфонов. Справедливости ради надо сказать, что все началось реализовываться еще до Си, но именно при нем «система социального рейтинга (или кредита)» (это официальное название цифрового тоталитаризма) была официально презентована и начала действовать. Искусственный интеллект получил доступ к базам данных всекитайских соцсетей, аналога местного Kaspi, государственных институтов (судов, полиции), а также видеонаблюдения. Согласно плану, каждый китаец будет объектом постоянного анализа искусственного интеллекта, базирующегося на всех возможных способах наблюдения за его поведением. Дальше все просто – чем менее лояльное поведение будет демонстрировать гражданин, тем больше запретов он будет встречать со стороны системы. Начиная от невозможности пользования гостиницами и авиаперевозками, кончая запретами на работу в госучреждениях и полном отказе в социальном обеспечении. То есть, практически индивидуальный остракизм, который помещает человека, в итоге, в «черный список» кандидатов на уголовное преследование.
Сбывшийся сценарий антиутопии «1986» - так многие характеризовали цифровой тоталитаризм. Снаружи Китая сложно судить о его успешности и даже о степени внедрения (по первоначальным планам, он должен был быть запущен на национальном уровне в 2020 году), но зато мы могли оценить «прелести» его реализации на примере трагической судьбы наших соплеменников – казахов и уйгуров СУАР КНР. Фактически, режим тотальной цифровой слежки там дополнялся ситуацией военной оккупации и подавления любого проявления национальных и религиозных свобод за пределами, жестко очерченными коммунистами. Уничтожены многие мечети, кладбища, целые городские кварталы. Через систему «учебных центров профессионального обучения», фактически идеологических концлагерей, узники которых подвергались унижениям, давлению, насильственной китаизации-коммунизации, прошли миллионы мусульман Восточного Туркестана (историческое название СУАР). Родные тех, кто погиб в этих концлагерях или был «перевоспитан», живущие в Казахстане, рассказывали всему миру об ужасах «построения нового общества». Сейчас многие лагеря закрыты, масштаб репрессий снизился, потому что, во-первых, общество сломлено, во-вторых, поддерживаемые военно-оккупационными силами цифровые системы контроля и анализа информации, примененные в довольно узких по меркам Китая рамках (в СУАР всего 25 млн человек или всего 1,7% от населения всего КНР), причем в регионе удаленном от основных мест проживания большинства, показали свою эффективность.
Однако, есть обоснованные сомнения в том, что режим чрезвычайного положения (а реализация цифрового тоталитаризма в Тибете и СУАР сопровождались, фактически, такими мерами) способен эффективно действовать на более широкие массы населения в стране, где есть такая проблема, как… дефицит фамилий и огромное количество полных тезок. Не говоря уже о том, что одно дело подавлять национальные окраины, что ханьское население в целом поддерживает (оно, как и наши северные соседи, еще не отказалось от имперского менталитета), а совсем другое – это вводить такие же меры в самом историческом Китае внутри Великой стены. Тут на помощь коммунистам опять пришла наука. Вернее, вирус, точнее - коронавирус. Благодаря чрезвычайным карантинным мерам КПК сумела освоить и приучить население к ограничениям их свобод и прав под самым благовидным предлогом. Эффективность этого «социального оружия» в руках официального Пекина такова, что многие наблюдатели подозревают, что руководство Компартии в последнее время безо всякого коронавируса запускает «закрытие» городов и провинций, чтобы снизить их протестный потенциал и активность. Так, к примеру, накануне этого съезда КПК самые жестокие ограничения вводились в Шанхае, который многие эксперты считают источником потенциальной угрозы и вызовов власти коммунистов. Самый богатый город страны, самый крупный по населению (численность населения агломерации вокруг Шанхая – 64 млн человек), эдакий Гонконг 2.0.
И тут возникает вопрос – что первично? Желание Си Цзиньпина узурпировать власть в партии и стать новым китайским императором или система контроля населения, которая открыла для этого все возможности. Либо есть еще один вариант: душой болеющий за Отчизну товарищ Си просто привык к власти за 10 лет и искренне уверен, что без него Китай пропадет. Это, кстати, лучший вариант, потому что оставляет сомнения в эффективности цифрового тоталитаризма даже с приученным к карантинам населением. В итоге, как контроль за гражданами сфокусировался в нескольких сотнях китайских суперкомпьютеров, так и «центр принятия решений» во второй крупнейшей экономике мира «схлопывается» вокруг одного лица, которое комплексует по поводу своей схожести с Винни-Пухом из диснеевской адаптации. Несмотря на то, что в целом в условиях чрезвычайной ситуации единоначалие бывает более эффективно, чем конкуренция, но в развитие оно не умеет. И это много раз доказано в разных странах, в том числе и Китаем, пока он поддерживал правило смены лидеров. То, к чему быстро может привести страну один человек, причем с прекрасной конъюнктурой для его экономики, мы сегодня видим на примере российского президента Владимира Путина. Да, он принял страну едва ли не разваливающейся, при нем был бум жирных лет сверхдоходов от нефти и газа, но при нем же, начиная с 2014 года, Россия потеряла практически весь накопленный потенциал и богатство. Во-первых, благодаря коррупции, во-вторых, на этой волне империалистической войны против Украины. Сейчас аналитики всерьез обсуждают вопрос: не развалится ли Россия после украинской авантюры Путина?
А свой «кандидат на Украину» у Пекина давно есть – это Тайвань, который на этом съезде Си пообещал так или иначе присоединить к КНР в ближайшие годы. Ну, а поскольку привлекательной идеологии у Пекина не наблюдается, то единственный вариант для товарища Си – это применение военной силы. Правда, с этим тоже пока плохо. Угроза военной реакции на визит Нэнси Пелоси в Тайбэй США не испугала, а на реальное обострение Пекин не решился. Хуже всего для Пекина в том, что бросая вызов США и Западу, провозглашая «многополярный мир», Китай не может предложить миру никакой универсальной идеи, которая позволила бы ему найти не ситуативных союзников, попросту говоря, не остаться в изоляции, как Путин. Единственные «клиенты» Пекина в условиях сползания Китая к авторитаризму, это постсоветские, южноамериканские и африканские авторитарные режимы. Их «цифровая пилюля тоталитарного контроля населения» вполне устраивает и даже привлекает. Проблема тут только в том, что для этого нужен определенный технический уровень развития, который в большинстве «тропических диктатур» не достигнут. Фактически, он имеет место быть лишь в наших странах, включая Казахстан. С нашим тотальным пользованием приложениями через смартфоны, еГовом, цифровизацией и прочим. Для бывших советских элит «император Си» это хорошая новость, для нас, граждан, очевидно, - плохая. Правда, есть надежда, что СиНР может не пережить самого Си, а он – найти конец своей системе в военном фиаско в Тайваньском проливе. Ну, а нам же остается только ждать…
