Токаев и пустота

«Информационная доктрина Казахстана» не исправляет основные противоречия государственной политики в отношении СМИ

Людей, которые не читают газет, надо морально убивать на месте.

Из романа И.Ильфа и Е.Петрова «Золотой теленок»

ПОД ШУМОК ВЫБОРОВ в Казахстане был принят документ, который, похоже, должен определять новую реальность, в которой придется существовать казахстанской журналистике. В нем декларируется очень много чего хорошего, и направлена эта концепция, в целом, на благую цель – формирование независимого информационного поля страны, однако реальность, в которой мы существуем, демонстрирует совершенно противоположное. По иронии судьбы, почти одновременно с подписанием Токаевым этого документа в Казахстане сразу два журналиста получили свои приговоры по уголовным статьям, хотя до этого одним из «достижений» токаевской «либерализации» называлась именно декриминализация нарушений в рамках журналистской деятельности. Однако, как мы не раз и заявляли, недостаточно «перевести» из Уголовного кодекса в Административный статью «Клевета», если ее «клон» - статья 274 («Распространение заведомо ложной информации…») – там по-прежнему остается. В итоге оба журналиста были привлечены к ответственности именно по этой 274-й статье (хотя и не только по ней). Поэтому, когда в утвержденной президентом Информационной доктрине пишется, что «решение задач политической модернизации и дальнейшей демократизации общественной жизни связано с необходимостью либерализации информационной сферы, отказа от излишней регламентации отношений в сфере СМИ, усиления гарантий свободы слова и выражения мнений», мы смеемся и плачем. Смеемся потому, что это выглядит, как глупая шутка, а плачем – потому что нам в ней жить.

Итак, позвольте вначале официоз. 20 марта сообщалось, что «глава государства Касым-Жомарт Токаев подписал указ об утверждении Информационной доктрины Республики Казахстан», по которой правительству теперь предстоит в трехмесячный срок «разработать и утвердить План действий» по ее реализации. В введении к Доктрине говорится, что развитие информационной среды и ее безопасность является одним из приоритетов госполитики, что информационное пространство должно быть открытым, а медиа – востребованными и сильными. Ну, еще, что граждане имеют право «свободно получать и распространять информацию любым, не запрещенным законом способом». Далее констатируется факт: технологии преобразили медиапространство. Подчеркивается «геополитическая турбулентность», которая сделала «более актуальными… вопросы распространения достоверной информации, противодействия недостоверной и манипулятивной информации и в целом повышения доверия общества к средствам массовой информации». В общем, мы подходим к «важности функционирования конкурентоспособных и свободных СМИ с собственным взглядом на процессы, происходящие в Казахстане, регионе и мире», от наличия которых «зависит подлинная информационная безопасность и идеологический суверенитет страны». Спорить тут нет смысла, все, в общем и целом, верно.

Далее описывается, что вообще такое Информационная доктрина: «Реализация этой стратегической задачи требует разработки документа доктринального, мировоззренческого характера, позволяющего определить основной вектор и базовые подходы государственной информационной политики на долгосрочную перспективу. Информационная доктрина… представляет систему взглядов на развитие отечественной информационной сферы, принципов и механизмов повышения ее открытости и конкурентоспособности. Доктрина также будет определять идейно-ценностные установки, отвечающие интересам народа, способствующие дальнейшему развитию государства и общества. Являясь основополагающим документом для формирования государственной политики в информационно-коммуникационной сфере, доктрина призвана обеспечить баланс интересов общества и государства, создание равных условий для реализации прав всеми субъектами медийного процесса». Тоже спорить не будем – нужен вам идеологический документ, пускай.

Дальше описывается текущая ситуация с информацией в Казахстане, где звучит даже критика: полноценной реализации принципа информационной открытости нет. Ей мешает… «несовершенство коммуникативных механизмов в системе отношений «государство – общество – гражданин». Вы что-то поняли? Мы – нет. Если подразумевается, что государство спонсирует пропаганду своей деятельности и преследует журналистов за критику оной, то да, мы согласны. Но называть это «несовершенством» это какое-то пошлое кокетство. Пытки арестованных тогда «несовершенство правоохранительной системы», да? А коррупция – это «несовершенство механизмов функционирования государства», по аналогии? Если не называть проблемы своими именами, это как-то поможет их решить?

Нет, чиновникам тоже досталось немножко критики: «Декларируемая информационная открытость государственных и общественных институтов требует пересмотра подходов в планировании и ведении информационной работы и исключения проявлений формализма». Но вот и общественность тоже подвела государство – не знает свои права и обманывается на пустом месте: «Оценка правоприменительной практики показывает слабую информированность общества о своем праве на доступ к информации, низкий уровень информационной грамотности населения. Это в сочетании с низкой эффективностью механизмов противодействия информационным вбросам способствует искаженному восприятию потребителями событий и формирует ошибочные поведенческие установки». А вот про «правоприменительную практику» мы еще скажем, но чуть позже. А пока констатируем, что главную оплеуху получили журналисты: «…Открытость информационного пространства выявила отставание медийной отрасли республики от общемировых трендов, затрудняющее конкуренцию отечественных СМИ с иностранными даже на внутреннем информационном поле».

Еще один важный для нас, газетчиков, момент. Отмечается, что «для свыше 9% граждан печатные издания остаются основным источником информации», но «чем старше человек, тем чаще читает печатные СМИ», а в целом – «интерес общества к печатным изданиям неуклонно снижается», потому что широкая аудитория перешла «на альтернативные каналы коммуникации». Вот только всему этому в Казахстане сильно поспособствовало уничтожение сети торговых точек печатью, в результате чего нам почти негде продавать свою продукцию. С улиц казахстанских практически полностью пропали как явление газетные киоски, а их замена – аппараты по торговле газетами – никем из чиновников поддержана не была. Прибавьте сюда медлительность и дороговизну внутренних перевозок, и у вас будет несколько иная картина того, почему казахстанцы стали меньше читать газет, а не просто – все ушло в интернет. Если и ушло – то при очень активной поддержке (или попустительстве) как раз наших властей, которым, похоже, проще отключать интернет, чем давать нормально развиваться классическим печатным СМИ.

Далее журналистам пеняют за то, что наблюдается дефицит журналистских расследований. Вот тут, как раз, и хочется вспомнить о «правоприменительной практике». На этой неделе он такова: Михаил Козачков, признав вину, получил 3,5 года условно, а Махамбет Абжан, виновным себя не признающий, проиграл апелляцию и должен будет «уехать на зону» на целых 9 (!) лет. Оба они как раз-таки занимались журналистскими расследованиями, и именно на этом, в итоге, погорели. В 2019 году Токаев с гордостью отмечал, что «клевета переведена в административные правонарушения, а это значит, что журналистскому сообществу будет работать значительно проще», поскольку до этого произошла «потеря остроты СМИ». Мы тогда писали, что странно удалять только статью о клевете, если она продублирована в статье «распространение заведомо ложной информации», и именно все это и произошло. Когда кому-то что-то не понравилось, к журналистам применяется не «административная» статья, а именно криминальная, по которой можно «уехать на зону» на срок от трех до семи лет. И это – значительно серьезнее, чем, к примеру, полагается чиновникам за взятку, за которую максимальный срок – до 5 лет. Дела Козачкова и Абжана – это и есть лакмусовая бумага, по которой можно определить, наступила ли в Казахстане либерализация в области СМИ или нет. В этой ситуации упрек безымянных авторов Информационной доктрины в адрес журналистов в «беззубости» по поводу журналистских расследований – это издевательство полицейского, выбившего подследственному зубы и обвиняющего его в том, что он плохо жует.

Точно такое же противоречие заложено и в целях доктрины, где одновременно утверждается свобода слова и доступ к информации, но также и «право каждого на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну, защиту своей чести и достоинства». Соответственно, если вы, как журналист, попытаетесь начать расследовать активы семейного бизнеса какого-нибудь чиновника, то автоматически рискуете нарушить его личные тайны и неприкосновенность частной жизни. А дальше чиновник не подаст на вас в суд – зачем? Он напишет заявление в правоохранительные органы, которым нет нужды собирать доказательную базу, улики и прочую чушь, они просто посадят вас в СИЗО на время следствия и могут годами ждать, пока вы сами не «расколетесь» и не согласитесь получить меньший срок в обмен на самооговор. Такая вот «правоприменительная практика» на счет СМИ в Новом Казахстане. Если мы хотим реально победить коррупцию при помощи свободы слова, то придется нарушать права чиновников на неприкосновенность их частной жизни и их родных. Потому что одновременно иметь и то, и другое невозможно.

Вот, к примеру, согласно Доктрине государство обещает обеспечить право «каждому на равный доступ к информации, находящейся в распоряжении государства, которое может быть ограничено только законами и лишь в той мере, в какой это необходимо в целях защиты конституционного строя, охраны общественного порядка, прав и свобод человека, здоровья и нравственности населения». Но, если вспомнить те же наши государственные базы данных, то за последние годы количество информации, доступной в них только снижалось. Сейчас, к примеру, вы не сможете найти индивидуальный идентификационный номер человека, чтобы узнать, какими компаниями он владеет, и не разыскивают ли его за что-нибудь. Мы уже больше не можем проверить адрес регистрации человека, эту информацию также скрыли из общего доступа в последние годы. А база данных судебных решений как была реализована в форме геморроя, так и осталась. Если государство хочет вернуть хотя бы тот уровень прозрачности, что был раньше, оно может пойти на отмену этих конкретных запретов, чтобы продемонстрировать прозрачность. Иначе все пустое…

В целом в Доктрине написано еще много чего – и про качественный контент, и про «ценностное наполнение информационного пространства». Но главные противоречия мы уже указали – между словами про защиту информационной сферы, свободу слова и прозрачность государственных структур, и делами, когда журналистов согласно «правоприменительной практике» продолжают сажать в тюрьмы и запугивать, есть даже не разрыв, а космическое расстояние. А с учетом того, что профильное министерство решило напихать в новый закон «О СМИ», касающееся ценза на определение принадлежности к профессии, то и вовсе получается, что расстояние это только увеличивается и увеличивается… И чем дальше одно будет далеко от второго, тем больше вероятность того, что подписанный президентом документ просто вылетит в эту черную дыру. Об этом мы можем судить хотя бы по тому, как жестко проталкивается законопроект «О масс-медиа», который был полностью раскритикован журналистским сообществом, но продолжает продавливаться на подписание в мажилис всеми правдами и неправдами.
Для авторов же доктрин, концепций и законов о СМИ мы хотели бы напомнить слова Кэтрин Грэм, издателя и совладелицы газеты The Washington Post, сыгравшей ключевую роль в освящении Уотергейтского скандала, о том, что такое настоящая журналистика: «Новости — это то, чему мешают появиться на свет. Остальное — это реклама. Сила журналистики в том, чтобы создать повестку дня. То, что мы печатаем и не печатаем, значит слишком много».