Трагедия служителей веры
или, Как мало мы знаем о репрессированных имамах Казахстана
Асылбек Избаиров, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института истории и этнологии им. Ч. Валиханова МОН РК
Президент Касым-Жомарт Кемелевич Токаев 30 мая объявил о создании Государственной комиссии по реабилитации жертв политических репрессий. Это важный шаг нашего государства в деле возврата памяти о многих безвинных жертвах и стирания «белых пятен» тех суровых лет, прошедших под знаком сталинских репрессий. Многие лучшие представители нашего многонационального народа стали жертвами жестоких преследований со стороны тоталитарного режима просто за то, что боролись – зачастую мирно! - за лучшее будущее своего народа.
Сегодня, когда мы говорим о выработке новых рекомендаций по увековечению памяти репрессированных и возвращении исторической справедливости для семей реабилитированных, хочется отметить целую группу людей, изучение судьбы которых пока осталось недостаточным, при том, что они играли важную роль в жизни народа. Речь идет о рассмотрении и раскрытии дел, связанных с деятельностью репрессированного духовенства. Прежде всего, мусульманского, неразрывно связанного с казахским народом, в котором оно играло роль просветителей, учителей, юристов, историков, воспитателей и просто моральных авторитетов.
Тема того, как их судьбы были переломаны сталинскими репрессиями, раскрыта пока настолько недостаточно, что даже статистика по этой социальной группе чрезвычайно приблизительная. Так, по данным самих репрессивных органов, приведенных в книге «Эхо массовых политических репрессий. Трагические судьбы священников Казахстана» отмечено, что в 1923-1924 гг. на территории бывшего Советского Союза было арестовано 2469 священнослужителей, а в 1931-1932 гг. их число достигло уже 19812. Ясно, что тут речь идет, прежде всего, о служителях Русской православной церкви (РПЦ), что следует из названия источника, а также самого характера мусульманского духовенства, куда менее централизованного и сплоченного, в отличие от мощного цеха РПЦ.
Однако, опираясь даже на эту статистику, мы видим, какую жестокость проявляли сталинские каратели к служителям религиозных культов. По Казахстану необоснованным арестам по обвинению в совершении государственных преступлений было подвергнуто более 900 священнослужителей, из них к высшей мере наказания приговорено 431 человек, что составляет 44% от общего количества осужденных. В вышеупомянутой книге говорится, что основная доля репрессий в Казахстане (86 %) приходится на 1930-1940 гг., это более 800 человек, на 1940-1950 гг. – порядка 130 арестов, т.е. 13,6 %.
Если брать отдельные списки репрессированных, например, книгу «Книга Скорби – Азалы Кiтап. Расстрельные списки. Алма-Ата, Алматинская область», в которой содержится 1660 «справок» по расстрелянным по приговору «троек» НКВД в 1930-1950-е годы по Алматинскому региону, то мы увидим, что почти 1% (14) из убитых – именно муллы. Но и тут данные неполны, многие муллы, ишаны и имамы на момент своего ареста уже были лишены права осуществлять деятельность в качестве священнослужителей и записывались, как служащие, безработные или иным образом. Наверное, наиболее заметным исследованием (хотя по факту – сборником документом на тему с авторским комментарием) стала книга Мамбета Койгельдиева «Сталинизм и репрессии в Казахстане 1920-1940 годов», выпущенная при поддержке Фонда Фридриха Эберта еще в 2009 году тиражом всего 200 экземпляров (!).
В ней автор предисловия – известный политик Алихан Байменов – отмечает: «Одновременно с борьбой против арабского алфавита в стране массово начались репрессии в целом против просвещенных людей. И в их числе была не только европейски образованная интеллигенция, но в подавляющем большинстве своем духовные лидеры, ишаны, муллы, которые обучали в медресе и в школах грамоте детей и которые преподавали не только Коран, Шариат, но и учили детей алгебре, географии и основам наук. В настоящей книге приводятся факты из дела ишанов, которые наглядно свидетельствуют, какое значение Советская власть придавала борьбе с носителями национальной культуры, с образованными людьми, понимая, что, уничтожив их, они получат возможность манипулировать общественным сознанием без сопротивления. В целом была предпринята попытка уничтожить всякую мысль, любую попытку осмысления судьбы своей страны и нации».
Сам автор, Мамбет Койгельдиев, даже получив доступ к документам эпохи, не дает точных цифр, а описывает масштабы и значение этого трагического явления следующим образом: «…Сотни ишанов, имамов и мулл становятся безвинными жертвами политических репрессий Советской власти. Были закрыты сотни мечетей, полностью были ликвидированы мусульманские учебные заведения – медресе. Одним словом, было сделано все для отречения казахского общества от Бога и от мусульманской религии, тем самым был нанесен сильнейший удар народу».
Почему же большевики, судя по их действиям, считали духовенство крайне опасным для зарождающегося тоталитарного государства? Ответ достаточно прост: эти люди влияли, прежде всего, на сердца и умы людей, формируя систему ценностей нации (идеологический аспект), являлись продолжателями и хранителями вековых традиций, защищали определенные институционализированные нормы социального поведения (структурно-функциональный аспект). Оба эти аспекта широко распространялись по степи и выражались не только в «духовных общинах», но и в более обширных региональных или трансрегиональных сетях. Причем, даже там, где их не было, сталинские палачи стремились их увидеть, чтобы «пресечь в зародыше». К примеру, в одном из уголовных дел против мусульманских священнослужителей было затронуто 267 человек: за участие в «антисоветской панисламистской террористическо-повстанческой и шпионско-диверсионной организации», «связанной с японской разведкой» был осужден 231 казах и 36 узбеков. В другом крупном уголовном деле «№035», куда были объединены семь оперативных дел по Актюбинской и Южно-Казахстанской области, также расследовалась деятельность «панисламистской повстанческой организации», якобы связанной с мусульманскими кругами в соседних республиках и за пределами СССР. По этому делу проходило 242 человека, осуждены были 70. 12 из них были расстреляны. Показания сломленных под пытками по этому делу лиц использовались против подсудимых в Туркменистане и Узбекистане.
Как уже говорилось, главная цель советской политики в отношении мусульманского духовенства заключалась в его полном отстранении и подрыве влияния на массы людей. Это политика за двадцать лет эволюционировала от законодательных ограничений и давлений до физического устранения духовенства. В 1924-1929 гг. советская власть, все еще используя исламский фактор для агитации религиозных меньшинств принять активное участие в работе над становлением СССР, начали компанию по постепенному «закручиванию гаек» в конфессиональной сфере. Так, во второй половине 1920-х годов усиливается давление на религиозные учреждения и деятелей. Это особенно четко было видно в политике изоляции Казахстана от ЦДУМ (Центрального духовного управления мусульман СССР), располагавшегося в Уфе. Уже в 1926 г. первоочередной задачей Советского правительства в деле борьбы с религиозным движением становится изоляция Духовного Управления от Казахстана путем ослабления его влияния на казахское духовенство и сужения его организаторской роли. Далее, в Постановлении Казкрайкома ВКП(б) о мерах борьбы с мусульманским религиозным движением от 8 июня 1927 г. в п. 2 «…считать первоочередной задачей в деле борьбы с мусдуховенством в Казахстане изоляцию Духовного Управления от Казахстана и ликвидацию духовной иерархии как путем применения правительственных мер, так и путем раскола и разложения рядов самого духовенства». В итоге в 1928 году казахстанские имамы вышли из юрисдикции ЦДУМ. «Восточный отдел» ОГПУ целенаправленно подталкивал мусульманские объединения Центральной Азии и Башкортостана не подчиняться ЦДУМу.
Но уже с 1929 года по 1941 года мы наблюдаем период жесткого административно-карательного давления на религию и массовые аресты духовенства. Сохранилась справочная информация председателя Постоянной комиссии по вопросам культов при Президиуме ВЦИК Петра Смидовича для докладной записки Калинину в 1930 году: «Все религиозные организации мусульман находятся накануне полнейшего разрушения и исчезновения с лица земли. Пока закрылось 87 % мухтасибатов (мусульманские епископаты), из 12 000 мечетей закрыто более 10 000, от 90 до 97% мулл и муэдзинов лишены возможности отправлять культ… Положение по мусульманскому культу хуже, чем по другим культам, но, в общем, рисует характерную для всех культов картину…».
В основном священнослужители обвинялись по целому ряду статей Уголовного кодекса РСФСР, такие как 58-2, 58-6, 58-8, 58-10, 59-11. Большая их часть была репрессирована по ст. 58-10 - «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, призыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений, а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания», и 59-11 - «Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений, а равно участие в организации, образованной для подготовки или совершения одного из преступлений, предусмотренных настоящей главой».
Наступление на религию было планомерным и открытым. К примеру, 9 февраля 1937 года бюро Туркестанского райкома ВКП(б) Южно-Казахстанской области принимает решение «О задачах постановки работы по антирелигиозной пропаганде в районе». Для уничтожения мечетей и других духовных сооружений их превращали в клубы, музеи, общежития, кинотеатры и пр. Так религиозный мемориальный комплекс Ходжа Ахмета Яссави был превращен в музей.
Вот еще один пример масштабов репрессий против священнослужителей: в книге Садуақаса Ғылмани «Заманымызда болған ғұламалардың ғұмыр тарихтары» (опубликована под научной редакцией профессора А. Муминова и А. Дж. Франк), приводятся биографии более 100 богословов начала прошлого века, в основном, родом из северных и центральных районов Казахстана, и половина из них была подвергнута политическим репрессиям.
Вот один из документов эпохи:
«Выписка из протокола заседания Тройки УНКВД по Южно-Казахстанской области от 30декабря 1937 г.
Слушали: Дело Кармакчинского РО НКВД за № 680 по обвинению: УШАНОВА Беристана, 1876 г. рождения, мулла, имел собственную мечеть, без определенных занятий. Обвиняется в том, что будучи враждебно настроенным против Советской власти, систематически разъезжая по колхозам, проводил периодическую агитацию среди населения. Особенно развернул агитацию во время выборов в Верховный Совет. Совместно с КУТЫБАРОВЫМ решил провести агитацию среди населения за неподачу голосов на выставленных кандидатов в Верховный Совет (Д-к Койшигулов).
ПОСТАНОВИЛИ: УШАНОВА Беристана расстрелять. Личное имущество конфисковать.
Подлинный за надлежащими подписями. Верно: СТ. ИНСПЕКТОР 8-го отд. лейтенант Госбезопасности: (КОРЕНЕВ)».
Некоторые трагические истории дошли до нас в пересказе свидетелей, переживших террор. Так, сын Шакарима Кудайбердиева, Гафур (Габдулгафур) был арестован и оказался в заключении вместе с отцом Каюма Мухамедханова – Мухамедханом. Вот как этот эпизод описан в статье о жизни Мухамедханова «…Адские испытания Каюма или камера №14» на сайте e-history.kz:
« В 1927 году Мухамедхана и Гафура, сына Шакарима арестовали, и, волею судьбы, поместили в одну камеру. В то время, непримиримые с властью люди, часто заканчивали жизнь самоубийством. Наложить на себя руки пытался и Гафур. Мухамедхан, узнав об этом, пытался остановить его: «Что ты делаешь? Это запрещено шариатом. Эй, да ты же мулла и сам знаешь об этом!» Гафур тогда ответил: «Плохи мои дела... Они уничтожат всю мою семью: отца, мать, детей. Я не хочу быть свидетелем. Поэтому хочу уйти первым, а ты прочитаешь джаназа». Таким образом, он поставил Мухамедхана поодаль от себя, вырыл землю, перерезал себе горло и, не расплескав крови, упал в яму. Мухамедхан, как и обещал, прочел заупокойную молитву. Позже, он часто наказывал сыну быть верным учениям Абая, Алашу и своей вере. Предупреждал, что такая участь может постигнуть и его».
Трагическая судьба сына Шакарима, являвшегося муллой, вряд ли учитывается сухой статистикой сталинского Молоха, ведь он просто не дожил до суда и приговора, однако, совершенно очевидно, что он является жертвой репрессий тоталитарной системы. И таких, как он, кто совершил суицид, чтобы не стать невольным виновником страданий других людей и своей семьи, как следует из воспоминаний Мухамедханова, было много. Достаточно будет сказать, что внук Шакарима (сын Гафура), Баязит – также покончил с собой в тюрьме, а еще один сын – Ахат - совершил три попытки суицида, но чудом выжил. Любая фамилия, сказанная арестованным даже в самом невинном контексте (например, у кого переночевал, кто подвез), становилась, фактически, приговором этому человеку. Впрочем, и без этого подследственных пытали, чтобы заставить их оговаривать совершенно незнакомых им людей.
Еще один пример из судьбы репрессированного литератора и переводчика Турмагамбета Изтлеуова, которого на допросах спрашивали, не мулла ли он. Несчастный отвечал: «Нет, только учился арабской грамоте». Когда же его спросили, зачем он построил в своему ауле мечеть, Изтлеуов ответил: «Мечеть построил народ. Я сдал ее и своего сына в колхоз». Даже тогда, когда приговоры «троек» казались относительно мягкими, это все равно было трагедией. К примеру, мулла Шаймерден Косшыгулов, избранный еще в Государственную Думу в 1906 году, активно поддерживавший «Алаш-орду», в 1931 году был осужден на 3 годы ссылки, но уже в 1932 году умер от голода вблизи станции Марияновка недалеко от Омска.
И таких примеров трагической судьбы национального духовенства – сотни и тысячи. А информации об этом у нас пока на руках – лишь сущие крупицы. На мой взгляд, это несправедливо. Без всестороннего рассмотрения роли духовенства в истории Казахстана, его трагедии в 1920-1940-годы, а также увековечения памяти репрессированных священнослужителей государственные меры по реабилитации жертв политических репрессий останутся неполными.
