Программа политических полумер
Собственно, у общества к Токаеву есть только два основных запроса – это демократизация и позиция по кровавому Кантару. Первое предполагает реальный переход от авторитарной (у нас принято говорить «суперпрезидентской») модели к парламентской, исключающей доминирование одного лица или узкой группы лиц во всех сферах политики и экономики, как это было при Назарбаеве. Для этого требуется трансформация парламента в независимый, представительный и рабочий орган законодательной власти, который реально бы контролировал правительство, а не занимался принятием предлагаемых исполнительной властью законов в режиме покорного нотариуса. Такой парламент может быть вообще однопалатным, и обязан четко привязывать своих депутатов к регионам, которые они представляют, иначе возникает непреодолимая дистанция между избранниками и избирателями, заполняемая бюрократическим аппаратом партий, работающим по принципу всех бюрократических аппаратов – плодя бумаги, но не решения.
Вообще, если пофантазировать, то можно было бы «разогнать» одномандатников и партийные списки по палатам – в сенате сидели бы партийные представители, а в мажилисе – региональные. Сейчас ситуация противоположная, но никакой связи между сенаторами и их избирательными округами не чувствуется, их выборы вообще не вызывают сколько-нибудь внимания населения. Причина этого проста - голосуют за них члены маслихатов, которых вроде бы напрямую избирает народ, но почему-то всегда получается покорный орган при акимате, как принтер, печатающий все предлагаемые местной властью решения. В любом случае, низведение верхней палаты до цензора нижней – сенат теперь должен просто одобрять или не одобрять законы (с чем, кстати, тоже не все ясно), принимаемые мажилисом – это полумера, которая вызывает больше раздражение, чем согласие. Если уж целой палате оставили роль Главлита, то может быть ее стоит совсем распустить? Тем более, что после парламента законопроект в любом случае уходит в администрацию президента, где работает еще более 400 человек, которые изучают документы до того, как они попадают на подпись к главе государства. Также выглядит сокращение президентской квоты и перенос квоты АНК из мажилиса в сенат – почему бы их совсем не убрать, коль скоро президент сам предлагает сократить себе полномочия, а Ассамблея давно стала анахронизмом из эпохи елбасы, формируемым без какого-либо участия избирателей?
По второму запросу общества – позиции по кровавому Кантару, тут тоже нет прорывов. Много вопросов оставили трактовки президентом событий января и роли первого президента, которого он продолжает хвалить («Под руководством первого президента Нурсултана Абишевича Назарбаева мы прошли большой путь, добились значимых успехов…»). Токаев опять говорит про «преступные действия радикалов и террористов», хотя пару дней ранее в том же мажилисе выступали представители силовых органов и когда генпрокурора спросили про 20 тысяч токаевских террористов, он сказал: «20 тысяч иностранных террористов не было, я не знаю, где вы это взяли». Президент тоже несколько отошел от версии о внешнем вторжении. На этот раз он говорит, что внутренний заговор «пытались использовать зарубежные радикальные силы» (правда, по данным прокуратуры, правоохранительные органы арестовали всего 19 иностранцев (из 766 подозреваемых), которых к тому же обвиняют в участии в массовых беспорядках, а не терроризме).
В январе же в словах Токаева все было обставлено, будто страна сопротивляется вторжению извне: «…Террористические банды являются по сути дела международными, они прошли серьезную подготовку за рубежом, и их нападение на Казахстан можно рассматривать и нужно рассматривать, как акт агрессии». Сейчас же из слов президента исходит, что все события Кантара были продиктованы планом внутренних «заговорщиков», являющихся «влиятельными лицами» в Казахстане. «В последние годы Казахстан встал на путь коренной модернизации и трансформации. В различных сферах начались масштабные преобразования. Некоторым влиятельным лицам это не понравилось. Они рассчитывали продолжить свою многолетнюю незаконную деятельность. Более того, они жаждали получить власть. Заговорщики сформировали подпольную группу из профессиональных наемников, вооруженных бандитов и предателей из числа чиновников. Внутренние и внешние враги нашего государства объединились для захвата власти. Они направили мирные протесты в деструктивное русло, использовали народ в своих преступных целях», - так описал происшедшее президент, верный своей привычке не называть имен заговорщиков, которые он, очевидно, знает. Когда президент раз за разом буквально описывает заговорщиков («Среди тех, кто пытался совершить переворот, были известные люди, занимавшие высокие посты. Это государственные изменники»), но не называет имена, мы с каждым разом все меньше верим в то, что когда-нибудь узнаем правду.
Поскольку речи Токаева предшествовали два громких ареста – племянника Нурсултана Назарбаева – Кайрата Сатыбалдыулы и тестя его покойного внука Айсултана – Кайрата Боранбаева, то многие ожидали, что, наконец, президент «дозрел» до того, чтобы назвать кого-то еще в качестве вдохновителя заговора. Но этого не последовало (к очередному разочарованию общества), и Карим Масимов по-прежнему остается единственным высокопоставленным чиновником, который был официально обвинен в причастности к событиям Кантара. Правда, обнародованные ранее факты его причастности к коррупционным преступлениям большинство граждан как минимум не впечатлили. Как уже говорилось выше, молчание силовиков и Токаева по поводу того, кто же организовал «заговор» против него, сильно вредит, прежде всего, самому главе государства - чем дольше они тянут с обнародованием этой информации, тем меньше в итоге они получат доверия к своим словам и позиции. Потому что сейчас у общества складывается впечатление, что такое умолчание есть признак неких «яростных переговоров» или закулисных сделок, которые власти ведут и заключают, очевидно, с теми, кто должен нести ответственность по закону.
Естественно, что это девальвирует всю риторику о «Новом Казахстане», который, выходит, начинается с того, что его «отцы» за кулисами договариваются со «Старым Казахстаном». Еще больше скепсис по поводу реальности перемен усиливается из-за того, что государство продолжает сажать политических и сетевых активистов, и не отменяет приговоры тем, кто сел или был осужден еще в «Старом Казахстане». А ведь за пределами страны живут десятки казахстанцев, покинувших страну из-за политических преследований – никакой амнистии им никто объявлять, видимо, даже не собирается. На фоне таких действий даже чувствительное снижение порогов численности при регистрации политических партий, особого восторга не вызывает – ибо «политически неугодные» все равно идут на нары. Тоже самое можно сказать и про разрешение политикам и партиям вести агитацию в соцсетях – какой в ней толк, если у нас за «неправильные» посты в Фейсбуке сажают в тюрьмы?
То, что предложенное нам сегодня называется «кардинальными реформами», «комплексной модернизацией политической системы страны» вызывает только грустную улыбку. Конечно, нельзя не приветствовать декларацию отхода от практики, когда все «замыкается на президенте». Приятно слышать, что «политическому доминированию нужно поставить надежный заслон» и президент больше не будет членом какой-либо из партий, равно как и акимы, а родне руководителей законодательно будет запрещено занимать ответственные посты. Но вот суть многих реформ, оглашенных президентом как-то ускользает от понимания. Например, когда то, что сенат «имеет право принимать или не принимать одобренные мажилисом законопроекты» меняется на то, что верхняя палата будет «только одобрять или не одобрять законы, уже принятые мажилисом». Если сенат не одобрит закон, принятый мажилисом, он будет принят или нет? Если будет принят все равно, то зачем вообще сенат? Если не будет принят и отправится обратно в нижнюю палату, то чем это будет отличаться от уже существующей системы? Непонятно. Но очень похоже на закон о митингах, которые вроде бы теперь носят уведомительный характер, но все равно требуют согласований (!). Его, кстати, Токаев также упомянул, как свой успех в реформировании законодательства, и сказал, что больше не потерпит никаких нарушений этих норм со стороны «провокационно настроенных активистов».
Такое же противоречивое ощущение оставляет реформа назначения акимов. «Сейчас депутаты маслихатов согласовывают или не согласовывают единственную кандидатуру, предложенную главой государства», - рассказывает Токаев. А реформа будет заключаться в том, что президент будет «вносить на альтернативной основе не менее двух кандидатур на должности акимов областей и городов республиканского значения». То есть назначает (и, что немаловажно, снимает) акимов областей и городов республиканского значения по-прежнему президент, но «с учетом результатов рассмотрения в маслихатах», что, как он считает, позволяет вести речь «о косвенных выборах руководителей регионов». Но, постойте, а что полагалось раньше, если маслихат не согласовывал единственную кандидатуру? Понимаю, что такого никто не упомнит, но закон, судя по всему, это предполагает. В этом случае президент, очевидно, будет вносить новые кандидатуры до тех пор, пока маслихат не согласится с ним, так? Но тогда какая разница – вносит он альтернативные кандидатуры одновременно (как предполагает реформа) или по очереди (как сейчас)?! Принципиальной разницы-то нет! Общественность то ждет изменений не по принципу «те же яйца, но сбоку», а реальной прямой выборности акимов регионов. Такое изменение действительно можно было бы назвать «кардинальными реформами» и «комплексной модернизацией политической системы страны», но чего нет – того нет.
Такая же суперосторожность губит и самое смелое пока решение – вернуть мажоритарную избирательную систему (когда жители избирательного округа голосуют за конкретных кандидатов, а не партии). Токаев совершенно справедливо замечает, что отсутствие прямых выборов парламентариев привело к негативным результатам, когда «беспартийные граждане фактически были лишены возможности избраться не только в мажилис, но и в местные представительные органы». «В результате электоральные процессы потеряли свою былую привлекательность для граждан, возросло политическое отчуждение, - отмечает президент. - Люди просто перестали верить, что их голос имеет значение и способен изменить жизнь в стране к лучшему. По большому счету, сегодня многие избиратели не знают в лицо депутатов».
Тут, конечно, не мешало бы добавить, что разочарование избирателей еще связано с тем, что наши выборы всегда не соответствуют стандартам демократии, но это практически мелочи. Само решение вернуть мажоритарных депутатов в мажилис – без сомнений прогрессивное – оно нивелируется всего лишь 30% долей одномандатников. Как известно, принятие большинства решений в мажилисе требует простого большинства голосов, и тут простая математика показывает, что даже если все одномандатники объединятся, их голос будет менее важен, чем мнение партийных депутатов. Просто потому, что они составят менее одной трети парламентариев, в регламенте мажилиса указано, что, чтобы потребовать даже просто заслушать доклад члена правительства нужно «не менее одной трети» голосов депутатов. То есть опять, выходит, что авторы реформ знают, что нужно обществу, но давать это в том объеме, когда это будет иметь смысл, не хотят. А самое главное – какой смысл сейчас все это задумывать, если никто, похоже, не собирается внедрять в ближайшее время. Ибо Касым-Жомарт Токаев ни словом не обмолвился о том, чтобы провести внеочередные парламентские выборы по новым принципам. Есть, конечно, надежда, что после принятия всех поправок парламент сам совершит «демократическое харакири» (такое бывало при Назарбаеве), но пока складывается ощущение, что в условиях «нарастающей геополитической напряженности» власти просто не хотят рисковать, устраивая выборы в этом году. Проще дождаться, как разрешится конфликт в Украине. А значит, даже эти полумеры будут ждать своего часа, зависящего от внешней конъюнктуры…
Ну, и как уже говорилось выше, главными же реальными переменами в политической программе Токаева стало новое административное территориальное деление, в рамках которого от Восточно-Казахстанской области отделяется Абайская, от Карагандинской – Улытауская, а Алматинская делится на Алматинскую и Жетысуйскую. Называть это чем-то новым сложно, ибо просто возвращается то, что было отменено в 1997 году, когда существовали Семипалатинская, Жезказганская и Талдыкорганская области, возрожденные просто под новыми названиями и, вероятно, в тех же границах. Единственное изменение, видимо, в том, что центром Алматинской области станет не сам мегаполис, а Капшагай, который, кажется, уже решено переименовать в Конаев. Можно спорить, насколько это улучшит управление или снизит монополизацию власти в регионах. Можно спорить о том, даст ли этот толчок к развитию остававшихся в загоне бывших областных центров – Семея и Жезказгана. Но самое большое разочарование в том, что если все это – единственное, что реально изменилось – то из нового мы все получим только контурные карты.
